В день памяти жертв политических репрессий на Левашовском мемориальном кладбище задержали 78-летнего Михаила Пушницкого — одного из тех, кто обнаружил захоронения на месте расстрелов на Ржевском полигоне.
На акции памяти к Пушницкому подошли полицейские и попросили снять значок с надписью «Мир Украине» в цветах украинского флага. Он отказался, в итоге пенсионера оштрафовали на 30 тысяч рублей.
Этот значок он носит уже три года. Пушницкий — не профессиональный историк, он участвовал в поисковых экспедициях как волонтер. «Бумага» спросила Пушницкого, как он заинтересовался темой репрессий, зачем носит значок и почему верит, что даже среди полицейских есть противники войны.
— Информации в сети про вас не много. Пишут, что вы были одним из тех, кто обнаружил захоронения жертв репрессий 1920–1930-х годов на территории Ржевского артиллерийского полигона. Эти работы вела группа «Поиск» «Мемориала», как вы в нее попали?
— В 1988 был большой митинг в Юсуповском саду (первый митинг в Петербурге, посвященный памяти жертв политических репрессий, считается датой основания Ленинградского общества «Мемориал» — прим. «Бумаги»). Там выступали многие диссиденты, сидельцы брежневской эпохи. И там было объявлено, что создается такая организация. Я сразу понял, что это мое, что это мои единомышленники, люди, с которыми я бы хотел общаться как минимум.
— А как вы поняли, что это ваше?
— Эта тема была моя всю жизнь. Я делал все, чтобы что-то узнать о репрессиях, читал Солженицына в самиздате задолго до того как он официально вышел.
— Репрессии коснулись вашей семьи?
— Брат моего деда был расстрелян по 58-й статье (контрреволюционная деятельность — прим. «Бумаги») еще до моего рождения.
— И родители от вас это не скрывали?
— Я это знал с самого детства, об этом рассказывали просто как о факте, как об иллюстрации трагедии страны. Я всегда понимал, что он — одна из миллиона жертв. Я благодаря родителям розовые очки никогда не носил.
— А а за пределами семьи что о репрессиях говорили в советское время, вы помните?
— Я рос в 50-е, тогда уже пошла оттепель и вокруг было много людей, которых репрессии коснулись. Тогда это уже обсуждалось, было полно людей, которые отсидели и тема лагерная в литературе начала освещаться достаточно широко.
Потом у меня было много знакомых и друзей диссидентов, я постоянно читал самиздат. Тогда книги передавали из рук в руки на ночь-две, я тоже был в этой цепочке.
— Вы как-то пытались изучать репрессии до того, как познакомились с «Мемориалом»?
— Это было совершенно невозможно. Разговоры о репрессиях велись только на каком-то личном уровне. Это сейчас издано 13 томов мартиролога (серия книг о репрессированных в советское время жителях Петрограда и Ленинграда — прим. «Бумаги»), по Питеру можно накопать многое. А тогда архивы были полностью закрыты. Появление «Мемориала» было следствием второй оттепели, которая сейчас закончилась.
— Как проходила экспедиция на Ржевский полигон?
— Было известно из воспоминаний Ахматовой, что Гумилева расстреляли на Ржевском полигоне (урочище Ковалёвский лес — прим. «Бумаги»). До этого пытались что-то там найти, но это была некая самодеятельность. «Мемориал» вел там работы с 1997-го и только в 2001 нашли могилу с останками шести человек. Мы повесили там мемориальную доску на кирпичное здание, бывший пороховой погреб, привели в порядок, но дальше на этом месте ничего найти не удалось, тем более Гумилева.
Сейчас работы прекращены, но туда приезжают поисковики, которые ищут погибших солдат. Источники говорят, что там должны быть еще захоронения, по делу Таганцева (первое в советской истории дело, начала 20-х годов, когда к расстрелу были приговорены представители научной и творческой интеллигенции — прим. «Бумаги») там, предположительно, были расстреляны несколько десятков человек.
— А в 2002 вы с той же командой нашли Койранкангас?
— Да, это урочище под Токсово, тоже на Ржевском полигоне. Было очень сложно, это все-таки закрытая зона. Приходилось ездить на десятки километров: на электричке, потом на велосипеде километров 10. Там нет никакого жилья, кроме леса, и только бетонная дорога проходит в сторону Приютина.
Поисковик Алексей Крюков нашел несколько людей, которые были детьми, когда проходили расстрелы. Эти люди рассказывали, что машины приезжали под вечер и через короткое время они слышали стрельбу. Они показали примерное место, где это происходило. Говорили, что потом ходили детьми туда за ягодами и видели свежезакопанные могилы. Но добираться нам туда было сложно и мы приезжали не каждый день.
— Вы приезжали и просто перекапывали это место?
— Мы были добровольцы, у нас тогда совсем не было опыта. Я искал захоронения подобные тем, которые видел в Сандармохе — просто провалы в земле квадратные. А здесь была совсем другая почва, ямы было сложно определить. Мы сделали щуп и щупом протыкали землю насквозь и слушали звук удара. Удар о кость звучит совсем не так, как удар о камень, корень или дерево. Кость гладкая, очень гладкая.
— Вы помните, какие эмоции испытывали, когда нашли останки людей?
— Потрясение. Несмотря на то, что ты этого ожидаешь, всё равно, когда видишь, когда держишь в руках череп человеческий, когда понимаешь, что кто-то здесь встретил последний миг.
Но чувство удовлетворения, конечно тоже было. Потому что мы несколько лет их искали.
— А деревянный крест на Койранкангасе вы устанавливали?
— Да, я купил брусья по шесть метров, шестнадцать на шестнадцать, сделал крест в городе с братом и привез туда в 2008 году. Мы выкопали яму, поставили крест и залили бетоном. Привезли булыжников, сделали горку вокруг. Потом этот крест освятили и там стали служить панихиду ежегодную.
Сейчас это самое важное место [в Ленобласти] после Левашова. На Левашово хоронили с 1937 по 1938 годы, но туда свозили уже тела. Сотнями и тысячами. А на Койранкангас привозили именно людей и расстреливали их там с начала 1920-х и до войны.
— Вы еще участвуете как волонтер в проекте «Последний адрес». Почему вам кажется важным сейчас напоминать о репрессиях?
— Банальный ответ — чтобы это не повторилось. Потому что если промолчать — история повторится. Мы еще несколько лет назад не думали, что может произойти что-то чудовищное в стране.
— Многим людям такие напоминания не нравятся, они говорят, что центр города не кладбище, чтобы на нем таблички убитым размещать. Что вы об этом думаете?
— Ну, таких людей я наслушался. Некоторые собирают подписи, чтобы восстановить Советский союз.
— Вы пытаетесь с ними спорить?
— Нет, меня, если честно, начинает колотить просто. А главное, я просто уверен, что эти люди неизлечимы. Что они останутся при своих взглядах, а просто ругаться бесполезно. Я и в 50-е и в 70-е годы сталкивался со сталинистами, они всегда были. Они знают про репрессии, но вспоминать об этом не хотят. Им хорошо, они всем довольны и не хотят это менять.
— Вы все три года с начала войны носите значок с украинским флагом. Были ли у вас до задержания 30 октября какие-то из-за него проблемы?
— Были. Меня и в полицию забирали, но потом отпускали. Я удивился, думал, что прохожу неделю и меня сразу же закроют, а потом смотрю, нет — побеседуют и отпускают.
— Как люди на улицах реагировали на значок?
— Подходили. Слава Богу, больше людей со знаком плюс. Благодарили, спрашивали можно ли пожать мне руку. Даже в метро подходили. Не скажу, что это происходило каждый день, но часто. Я уже по выражению глаз видел, сторонник мой смотрит или противник. Даже среди полицейских сторонников видел. Уверен, что даже полицейским далеко не всем происходящее нравится.
— А с критикой люди подходили?
— Одна бабулька неделю, наверное, назад. Долго смотрела на меня с отвращением в глазах, а потом говорит: «И не стыдно тебе ходить с этим». А я говорю: «Мне стыдно ходить без этого».
— Что вы имеете ввиду?
— Это мой протест против войны. Это всё, что я могу, понимаете?
— А страшно не было, что вас арестуют, заведут уголовное дело?
— Да как-то не особо. Я был готов ко всему, но всё время в стрессе не проживешь. Иногда было напряжение, но я стал замечать, что чем больше времени проходит, тем меньше на мой значок обращают внимание.
— Но сейчас вы его сняли, почему?
— Вы знаете, мне отмерили штраф в 30 тысяч рублей и сказали, что если меня возьмут во второй раз, то штраф удвоят. Меня, если честно, удивляет, что они это делают сейчас, а не три года назад. Могли бы уже задушить штрафами. А 30 тысяч — это примерно моя месячная пенсия и, естественно, каждый месяц я столько платить не смогу.
— Вы понимаете, почему на такие мелочи, как значок с флагом, так реагирует полиция?
— Потому что советские граждане должны быть все как один — а сейчас полным ходом идет реставрация сталинизма. Как далеко она пойдет — это непредсказуемо.
Многие мои сторонники не носят такие значки, потому что им есть, что терять. Кого-то уволят с работы. А власть делает такие выборочные уколы-наказания, чтобы не допустить массовости протеста. Власти боятся, что если они штрафовать за значок не будут, то люди осмелеют и завтра выйдут на улицу, на демонстрацию.
Что еще почитать:
- Никита Благово — внук расстрелянного дворянина и директор музея немецкой школы. Что он узнал за годы поисков о судьбе людей, вспоминать которых было «не принято»
- Петербуржец год инкогнито восстанавливал таблички с именами репрессированных. Теперь мы можем его назвать и рассказать его историю
Фото обложки: «Бумага»
